Посланник князя тьмы [Повести. Русские хроники в одном лице] - Генрих Гацура

Дорога пошла в гору, теперь лес был слева, а справа оставался обрыв, на дне которого, извиваясь, блестела голубая лента реки. И хотя, казалось, ничто вокруг — ни безоблачное небо, ни яркое солнце — не предвещало ничего плохого, тем более кровавой трагедии, Николаева все же не покидало смутное чувство, что с каждым мгновением он все ближе и ближе к развязке этой странной истории.

«Да, — подумал Сергей, — совсем как в том японском стихотворении: „Легко-легко, вкрадчиво-вкрадчиво ужас проникает в мое сердце“»[8].

Мелькнул знак «Крутой поворот», и сразу же за ним он увидел стоявшую посреди дороги, раскинув руки, девушку в белоснежном свадебном наряде. И прежде чем машина рухнула с крутого обрыва, Сергей увидел, как дрогнула секундная стрелка на его часах.

Тук-тук. Тук-тук…

— Алло, вы меня слышите? Помощь не нужна? — Склонившийся у окна мужчина постучал еще раз по стеклу и спросил на этот раз по-русски: — Помощь нужна?

Наконец, Сергей понял, что это уже не сон. Он открыл окно и сказал:

— Да, это было бы неплохо. У вас есть трос?

— Трос? Должен быть, если не сперли за ночь. Сейчас посмотрю.

Николаев выбрался на свежий воздух, потянулся и еще раз обошел вокруг машины. На ней не было ни одной царапины. Мужчина вернулся, таща за собой толстый металлический трос.

— А то я еду на тракторе, смотрю машина так стоит. Думаю, надо спросить, может, помощь нужна?

Сергей закрепил при помощи монтировки свой конец троса. Тракторист забрался в кабину, и они без особых приключений вытянули «ласточку» на дорогу. Николаев пытался сунуть мужчине деньги, но тот наотрез отказался.

— Вот, если у вас сигареты есть, можете чуть-чуть отсыпать. В нашем магазине их уже два месяца нет, а в город каждый раз ездить далеко, да и накладно.

Сергей отдал початую пачку трактористу, оставив себе пару сигарет, и, помахав на прощание рукой, сел за руль. Через час он уже подъезжал к городу.

Дома он первым делом сунул испачканные в глине джинсы в стиральную машину, затем принял ванну и завалился в кровать. Поворочавшись с полчаса, — он поднялся. Спать расхотелось, да и в комнате было душно. Он подошел и открыл окно. Дерево, росшее перед ним, закрывало своей кроной все небо. Что такое, ведь недавно все ветви подрезали, неужели они за пару недель, пока его не было, успели так отрасти? Сергей включил телевизор и пошел на кухню.

Поставив чайник на плиту, он вынул из шкафа сахарницу, початую пачку печенья и банку кофе. Заглянув внутрь, Николаев обнаружил, что она была пуста. Что за шутки? Он прекрасно помнил, как перед отъездом открывал новую банку. Похоже, здесь успел похозяйничать Сашка Иванов, приятель из редакции. Сергей обычно оставлял ему запасной ключ, когда надолго уезжал из города. Ни для кого не было секретом, что в его отсутствие Сашка таскал в квартиру своих подружек. Пустые бутылки из-под шампанского были тому подтверждением. Что ж, придется пить чай, а потом не забыть по дороге в редакцию зайти в магазин и купить кофе.

Чайник закипел, Сергей намазал остатки печенья маслом и приступил к скромному завтраку. Через открытую дверь кухни он слышал, как по телевизору передавали «Лебединое озеро». Слушать классику не хотелось. Сергей подошел и щелкнул несколько раз переключателем каналов. Пусто. Сегодня был понедельник, и, скорее всего, на телецентре был профилактический день. Николаев выключил телевизор и взглянул на часы. Одиннадцать сорок. Пора было идти в редакцию.

Сергей открыл почтовый ящик. На дне лежал небольшой, отпечатанный на ксероксе листок.

«Оккупанты — уезжайте в Россию!» Вторая листовка в этом месяце.

Действительно, не зря говорят, что если Бог хочет наказать человека, он прежде всего отнимает у него разум. Неужели те, кто это разбрасывает по почтовым ящикам, не понимают, что кое-кто пользуется подобными лозунгами лишь для того чтобы прийти к власти. Разделяй и властвуй. Или, наоборот, они всё отлично понимают. Да и какой я им оккупант? Я хоть и русский, но родился в Прибалтике. Да и могилы предков здесь.

От дома Сергея до редакции было пару шагов, но он все же решил ехать на машине, а заодно ее заправить. Едва он подъехал к перекрестку, как мимо него, на запрещающий свет светофора, промчался бронетранспортер. На его броне развевался красный флажок. Чертыхнувшись, Николаев едва успел нажать на тормоз, чтоб избежать столкновения.

«Что они, совсем обалдели, гоняют по городу, как сумасшедшие? Вот из-за таких придурков и начинаются межнациональные конфликты».

Возле входа в редакцию Сергею попались навстречу две молоденькие корректорши. Они подскочили к нему и наперебой пытались сообщить, что вышли из дома с красными флажками в кармане и с комсомольскими значками.

Николаев удивленно пожал плечами и спросил:

— А мне какое дело, с чем вы ходите и что носите в карманах?

— Ты еще не знаешь?! — разом воскликнули девушки.

— А что надо знать? Извините, меня редактор ждет, — отмахнулся от них Сергей и скрылся за дверью. Интересно, чего это они сегодня набросились на него, между ними никогда не было дружеских или приятельских отношений. Особенно после его увольнения.

Секретарши в приемной не было. Николаев направился прямо в кабинет редактора. По всему помещению валялись какие-то бумаги. Эдмундас Казимирович стоял возле своего стола и складывал в картонные ящики папки с рукописями и документами.

— Что это вы делаете? Уезжаете? — спросил Сергей вместо приветствия.

— С Луны свалился? В Москве переворот, танки на Красной площади.

— Какие танки? Я вчера выехал из Москвы и никаких танков там не видел.

— Новости надо слушать. Самый настоящий переворот. Послушай, — редактор кивнул на радио.

Сергей только сейчас обратил внимание на включенный на полную громкость приемник. Русский диктор Би-би-си возбужденно говорил о том, что с минуты на минуту может начаться штурм «Белого дома».

— Откуда в Москве появился «Белый дом»? — спросил Николаев.

— Дом правительства на набережной. Ты бы не этим интересовался. Самое лучшее, что я сделал бы на твоем месте, это побыстрее свалил отсюда. Под этот шумок здесь могут кого угодно зашибить. Ты надумал на Москву меняться?

— Да вы что? Там же переворот.

— Переворот этот рано или поздно закончится, а тебе все равно отсюда надо сваливать. Разворошил осиное гнездо, задел интересы высокопоставленных людей, да еще начал выступать по поводу защиты прав русскоязычного населения. Тебе этого не простят, не надейся. Это не директор антикварного магазина, эти, если ты здесь останешься, тебя из-под земли достанут, от них не спрячешься. Подумай. К тому же в Москве с изданием твоих повестей и рассказов будет полегче. Сейчас, как видишь, здесь основной упор делается на национальных писателей и на латышский язык. Я сам хоть и литовец, а не русский, и родился здесь еще до сорокового года, но уже заявление об уходе подал.

— А раньше не так было? В Литве печатали почти все, а здесь не издано ни одной повести. Хоть и язык я знаю не хуже латыша. Да и причем здесь русские? Ведь здесь заправляли всем их национальные кадры.

— Дело же не в этом. Просто, дорвавшиеся до бесконтрольной власти местные номенклатурщики прекрасно понимают, что сейчас на национализме можно сделать огромные бабки. Можно все разворовать и, пока не взяли за задницу за их коммунистическое прошлое, свалить за границу. С деньгами их везде примут, а этот народ, что здесь живет, так и останется ни с чем.

— Это точно. Ладно, скажите кэпу, что я согласен. Машина его мне тоже понравилась. Но только после того, как эта заварушка с переворотом закончится. А вы куда хотите отсюда уйти, Эдмундас Казимирович?

— Предлагают одно место, по старой памяти, в коммерческой структуре. Не буду пока говорить, чтоб не сглазить. Ладно, не мешай, мне еще кое-какие свои бумаги убрать надо. Военные обещали на совещании в горисполкоме, что захватят все телефонные узлы, типографии и редакции газет. С минуту на минуту ждем десантников. Сам знаешь, в последнее время мы слишком много горячего материала печатали, в том числе и твоего. Некогда даже сжечь, чтоб от греха подальше.

Николаев пододвинул к себе телефонный аппарат.

— Надо позвонить Володьке Сокову, он всегда был в курсе всех политических событий.

— Кому? — прекратив перевязывать коробку с документами, просил главный редактор.

— Сокову.

— Ты чего? Он же погиб тогда, в восемьдесят девятом, когда в вас стреляли.

— Как погиб? Но я же помню, он приходил ко мне в больницу, — потерев лоб, удивленно произнес Николаев.

— М-да, — покачал головой Эдмундас Казимирович, — человеческая память с каждый из нас может сыграть злую шутку. Правда, ничего странного я в этом не вижу, ты почти месяц пролежал в реанимации под капельницей. Думаю, за это время ты мог со всеми архангелами встретиться. Ты на машине?